Милый Эп[Книжное изд.] - Геннадий Михасенко

— Теперь ол-райт! — сказала Валя.

— Thank you!

— Don't mention it![7] — ответила она и другим углом платка обмахнула свои щеки.

А наверху уже кончался лес и начинался город.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Весь путь мы протопали пешком.

У парка Валя убежала, не дав себя проводить, но и, оставшись один, я не сел в трамвай, точно это было бы изменой, а так и доплелся до дома своим ходом.

Шел уже седьмой час.

Приняв теплый душ, я в одних плавках бухнулся на прохладный диван, закрыл глаза и… взлетел. Я стрижом унесся за город, к железобетонной арке, и увидел, как из подкатившей машины выходят мальчик с девочкой и углубляются в лес. Она удивительно красива, а он — так себе, на тройку с минусом, почти двоечник по красоте, но это, кажется, не беспокоит ее, наоборот, она улыбается ему, кидает в него шишки, вытирает платком его запачканный лоб. Он влюблен в нее, а она?.. Чем он привлекает ее?.. А может, и не привлекает вовсе. Может быть, это просто так, и завтра он поймет это. Она позвонит и скажет: все, мальчик, больше я с тобой не играю? Хотя нет, вон они на завтра назначают встречу, правда, деловую, но встречу. Девочка опирается на его плечо и что-то вытряхивает из сапожка. Ах, какая девочка! Какая милая девочка! Даже мое стрижиное сердце трепещет! Я взмываю ввысь так, что те двое сливаются в одно. Или они взялись за руки? Я низвергаюсь и просвистываю между ними — нет, за руки они не взялись… Я прервал этот волшебный полет и открыл глаза от ощущения какой-то тревоги. И вдруг с болью догадался, что этого путешествия с Валей могло бы не быть! Ведь разгорись наша с Зефом драка — и все, сидел бы я дома, отмачивал синяки, вправлял суставы или бы вообще почивал в морге. Ужас, как тесно соседствуют добро и зло! Научиться бы так управлять своей жизнью, чтобы все в ней было хорошо! Но управься я вчера по-хорошему, не уйди с уроков, не обидь Светлану Петровну, я бы не встретил Валю. Все сложно и перепутано! Но как там ни мудри, а уж от явных глупостей надо открещиваться! Например, от внешней вражды с Зефом. Внутренне расходимся и — хватит. Иногда сам с собой расходишься, так не лупить же себя!

Я встал, подумал, как начать разговор, и набрал номер. Зеф отозвался мигом.

— А-а, ты-ы! — протянул он.

— Слушан, Зеф, ты чего сбежал?

— Откуда?

— Оттуда! Затеял драку, а сам утек!

— А кто сказал, что драка сегодня?

— А когда, в следующей пятилетке?

— Может, я по расписанию дерусь! — заиграл Зеф. — Может, у меня очередь на драку! Или ты спешишь?

— Я не спешу! Я предлагаю мир.

— Мир? — удивился и даже несколько растерялся Мишка. — Так мы же еще не воевали.

— Вот и не надо, а то будет поздно.

— Не атомная — уцелеем.

— Так как? — строже спросил я.

— Что как? А мой нос?

— Твой нос заработал.

— Заработал? — возмутился Зеф.

— Да, мы квиты.

— Ха! — воскликнул Мишка. — Я ему — шуточки, а он мне — по сопатке, и квиты? Математик нашелся!

— Ты мне этой шуточкой в душу плюнул! А мне, может, легче по морде получить, чем в душу!

— Душа у него!.. Я не поп — в душах разбираться! Это ты там…

Я бы давно бросил трубку, если бы в словах и тоне Зефа не улавливал готовности мириться, но, как более пострадавшему, ему, видно, хотелось, чтобы я вымолил у него этот мир. Очень-то вымаливать я не собирался и спросил окончательно:

— Так мир или нет?

— Шустряк! — вяло крякнул Мишка. — А может, сначала только перемирие для раздумий, а?

— Ну, перемирие.

— Ладно, Эп, я тоже не любитель мордобоя. С тебя за это две задачки по физике!

— Я еще не решал.

— Решай и звони.

— О'кэй!

— Да, Забор тебя что-то разыскивал, — вспомнил Зеф, — Дважды был у меня, звонил тебе, но… Сердитый. По-моему, чихвостить собирается.

— За что?

— Может, за вчерашнюю двойку по английскому, а может, за мой сегодняшний нос.

— А может, что со днем рождения Садовкиной?

— Не знаю. Короче, разыскивал.

— Ну, ладно.

У Забровских телефона не было. Отец Васьки служил в оперном театре рабочим сцены, мать домохозяйничала по хворости, а таким, говорил сам Васька, телефон не положен. А звонить он любил, звонил много и все из автоматов и всегда ходил, бренькая запасом двушек в кармане.

Позвонит еще, если крайне нужно!

А с Зефом — блеск! Нет у меня больше врагов! И нет огорчений! Правда, с отцом!.. Но и это утрясется. Раз он уверен, что не виноват, значит, утрясется. А разговор о школе отложу до экзаменов, а там найду, что сказать!

Мёбиус угодливо, как бравый солдат Швейк, улыбался мне. Славный он тип, мой робот, но бестолковый — ничегошеньки, кроме телефонных звонков, не чувствует. Не чувствует, например, что за его спиной на подоконнике, разъершив чешуйки, лежат одиннадцать сосновых шишек, которыми Валя кидала в меня. Одиннадцать — как комсомольцев в нашем классе. Если каждому дать по шишке, будет одиннадцать счастливых комсомольцев!

Еще одно заветное число!

Я любил числа, и они сами роем слетались ко мне, как рифмы к Пушкину. Числа — это целый народец, со своими порядками и законами, со своим равенством и неравенством. Семьями и поодиночке, сходясь и расходясь, живут они то в скобках, то под корнями, то на мансардах числителей, то в подвалах знаменателей. Их возводят в степени и сокращают. И говорят они своим языком цифр. Но главное, что ни число, то личность, с характером! Есть среди них заносчивые гордецы, как Мишка Зеф, которые делятся только на себя и которых зря называют простыми, а есть настоящие простаки, вроде Авги Шулина, которых дели как хочешь и на что хочешь, есть таинственно-бесконечное число «пи», напоминающее Ваську Забровского, и есть подозрительные, словно шпионы, мнимые числа. Даже и внешне числа похожи на людей. Номер моего бочонка от лото 81—это вылитый портрет бабушки и дедушки из деревни… Я нашел бочонок еще в детсаду, когда и цифр-то не знал. Но две эти загибулинки так очаровали меня, что я вечером исписал ими полтетрадки, к удивлению и радости родителей, которые тут же показали мне и остальные цифры. Я часами колдовал над ними и, когда явился в школу, оказался почти профессором для первоклассника… Прошло столько времени, а бочонок я так и ношу с собой, хотя мне, дураку, уже вот-вот шестнадцать. От того раннего детства у меня ничего не осталось: ни дырявого сандалика, ни сломанной игрушки, ни растрепанной книжки, ни даже друга. Как это ни странно, но в нашем подъезде, пятиэтажном и двадцатиквартирном, не было моих сверстников, точно соседи договорились не рожать целую пятилетку. На три года старше и младше — пожалуйста, а ровни — хоть умри! Ну, какие же мне, например, друзья Нэлка Ведьманова, брякавшая на пианино, или Юрка, отец которого треснул об пол магнитофон? У Нэлки уже ребенок, а Юрка все еще мастерит луки да лупит чижика! Правда, были ребята из других подъездов, но это совсем не то! Туда не побежишь зимним вечером в тапочках и в майке, чтобы поделиться внезапной новостью, как побежал бы к близкому и теплому другу! Вот и остался я один, со своим маленьким деревянным талисманчиком…

Зеф ждал задачи.

Я сел в кресло, притиснул к ногам журнальный столик, пустил маг и открыл учебник. Я никогда не делал уроки всухую и никогда специально не слушал музыку, как, например, Авга. Тот сядет посредине комнаты, попросит поставить что-нибудь этакое, задерет голову и, приоткрыв рот, с полчаса неподвижно-обалдело принимает музыкальный душ. В наш век выключать четыре органа чувств и оставаться при одном — глупость.

Задачи были, конечно, легкими. Зефу просто лень думать. Я решил их и позвонил.

— Готово. Тебе одни ответы?

— Давай все! — Я продиктовал, и Мишка довольно заключил: — Ну вот, быстро, дешево, красиво!

— Так мир или перемирие?

— За две-то задачи?

— Ну, делец!

— Еще какой! — полыценно согласился Зеф. — Кому это ты там музыку крутишь, девочкам?

— Тебе бы все девочки!

— А что, девочки — это вещь!

— Ну, ладно, Мишк, пока!

Более серьезно выяснить отношения с Зефом не стоило, потому что близким другом его я не хотел быть, а для закрепления перемирия хватит пустячной болтовни.

Вскоре позвонил Забор.

— Эп? Наконец-то! — радостно воскликнул он. — Я уже все двушки извел! Где тебя носило?

— Шишки собирал.

— Какие шишки?

— Сосновые.

— Зачем?

— Жизнь украшать.

— А скорую помощь тебе не вызвать?

Я коротко рассмеялся и вздохнул:

— Вася, есть очень актуальный весенний призыв: каждому комсомольцу — по шишке!

— А комсоргу — две, для симметрии: на лоб и на затылок, — добавил Забор. — Так оно и будет, без призыва. Слушай, Эп, смех смехом, а вот что ты со мной сделал? Ведь до сих пор я думал, что я сносный комсорг, — признаюсь без ложной скромности, а ты меня двумя фразами уничтожил! Прямо сдул с должности, как пушинку! — И Васька дунул в трубку.